Большие черные птицы
Мы сидим посреди модной улицы на террасе не очень модного ресторана, и даже со своего места за тихим удаленным столиком в углу, сидя вполоборота или даже спиной к зданию, я вижу, как по красной пленке, которая оклеена дешевая пластиковая дверь с белой ручкой, ползет муха. На красной пленке вырезаны большие черные буквы – «dance club».
Официант приносит кальян и протягивает мне зеленый колпачок. Я отказываюсь. Я почти всегда отказываюсь. Лиза сидит напротив меня. С кальяном она немного похожа на сказочную гусеницу. На улице жарко и мы почти не разговариваем. Мы вышли из офиса на обед пять минут назад и уже успели поговорить о том, что переросли эту страну. Я заказываю базиликовый лимонад, думая, что в маленьком городе на эти деньги можно жить неделю.
– Когда ты бросила курить? – спрашивает Лиза.
– Полгода назад. Разорвала отношения и последнюю пачку сигарет. Говорят, что в таких случаях проще сменить марку, но нет…, не проще.
На ступеньках у пластиковой двери появляется девушка неопределенного возраста. У нее белые крашеные волосы, она довольно полная – не так, чтобы безобразно, но на руках заметны перетяжки, как у младенца. Она стоит лицом к двери, но почему-то смотрит вниз и почти не двигается. Я только вижу, как покачивается длинная ручка ее розоватой сумки с аппликацией из страз.
Официант приносит базиликовый лимонад. Стенки кувшина покрыты мелкими каплями. Официант разливает лимонад по стаканам и уходит. Приходит кальянщик и еще раз предлагает мне покурить. Я еще раз отказываюсь.
О том, что в жизни нужно менять только марку сигарет мне рассказала Ирина Даниловна, старший специалист отдела, ровно восемь лет назад. Она называла меня «малая», я напоминала ей внучку. Каждый час мы курили во внутреннем дворике между двумя историческими зданиями и слушали звон колоколов Андреевской церкви.
– Я расскажу тебе одну историю из своей работы в соцслужбе, – сказала Ирина Даниловна во время одного из перекуров. Ты такого нигде не услышишь. Только в соцслужбе такое случается. Только дай мне сигарету, я к своим слишком привыкла, вкуса уже не чувствую.
Она точно говорила это каждому, кто выходил с ней покурить. Помню, что был ранний холодный март, но снег уже чернел и таял. В небе громко кричали то ли грачи, то ли вороны. Ирина Даниловна часто стреляла у меня сигареты. Было сыро и зябко, у меня в пачке оставалось всего три штуки, а до конца рабочего дня нужно хотя бы пять, но я напоминала Ирине Даниловне ее внучку и не могла уйти.
– Она сама пришла к нам в соцслужбу. Не звонила даже предварительно, сразу пришла. История ее, конечно, обычная, даже в чем-то банальная, но у меня почему-то каждый раз сердце сжимается, когда вспоминаю. Олей звали. Она сама, кажется, из Днепропетровской области. Мать бросила их с отцом, когда ей лет пять было, уехала в Харьков. Росла без матери, отец пил, да и бил, конечно. На учебу в техникум после девятого класса не отпустил, – хозяйка ему нужна была дома. Оля боялась все время, что изнасилует. А когда ей шестнадцать исполнилось, мать вдруг объявилась. Выждала момент, когда отца дома не было, и пришла. Девочка взяла все деньги, которые были, и уехала с ней в Киев. На вокзале та оставила ее с сумкой и пошла за пирожками. Девочка ждала до самой ночи. Переночевала в туалете на вокзале. Мать, конечно, так и не вернулась. Вот Оля и пошла работать. Работала в гостиницах, как-то сводила концы с концами. Потом вдруг забеременела. За беременных нормальный тариф, говорят, так она и продолжала работать. Однажды когда она на вызове была, с клиентами, ей почки прихватило. Они в номере были, Оля пошла душ горячий принять, не сообразила, что беременным нельзя. У нее прямо там кровотечение случилось. Мужики ее в отельные полотенца заматывали, один сознание потерял. Скорую вызвали. Оля после этого и пришла к нам. Сказала, что хочет изменить жизнь ради ребенка. Мы ее поселили в центре на какое-то время. Потом она родила девочку. В центре с детьми нельзя, поэтому она после выписки дочку на какое-то время в больнице оставила, договорилась с отделением. Только там что-то случилось, и ребенок умер. Оля чуть с ума не сошла. Из центра выселилась, исчезла куда-то надолго. Потом появилась через год. Худая вся, желтая, руки дрожат. Сказала, что хочет поговорить. Мы вышли покурить. Она так спокойно мне сказала, что у нее СПИД. Сказала, что продолжает работать. Сказала, что будет продолжать, пока все люди не передохнут. Я даже не знала, что ответить, просто смотрела. Она докурила и ушла молча. С тех пор я ее и не видела.
Помню, что на следующий день я проснулась с температурой. Когда я вернулась на работу после больничного, Ирины Даниловны уже не было, за ее столом сидела девочка после института. Мне сказали, что Ирина Даниловна ушла в социальную службу.
– Туда индусы часто ходят, – говорит Лиза, кивая на дверь. – Знаешь, те, которые на рынке здесь торгуют.
Пластиковая дверь открывается. Девочка в красной футболке и джинсовых шортах нервно крутит головой по сторонам, впускает девушку неопределенного возраста внутрь и сразу закрывает замок, – я слышу, как поворачивается ключ.
К столику подходит официант и разливает остатки лимонада. Жарко. Лиза лениво чатится в вайбере и курит кальян. Я держу в одной руке меню, выбираю новый лимонад, а другой листаю новостную ленту фейсбука. Говорят, что летом перед дождем кричат птицы. Кажется, я пытаюсь прислушаться, но здесь только треск уголька в кальяне и шум машин, – мы же сидим на террасе посреди улицы.
