Червень, 2012

Прекрасное-далеко Мишеля Уэльбэка

Уже несколько месяцев на моем рабочем столе стоит очень простая картинка. Белый фон и на нем черным выведено: «Оставайтесь реалистами, требуйте невозможного». Этот маленький символ далекого парижского мая напоминает мне о неуловимом ощущении свободы, которым была наполнена французская «новая волна». О жажде знаний, о жажде творчества и о перманентном состоянии манифеста – провозглашения себя в каждой точке пространства-времени.

Мишель Уэльбек – один из наиболее популярных современных авторов Франции. За 50 с лишним лет пребывания в этом мире он успел написать семь не очень толстых книг, поработать сисадмином и, как полагается всякому уважающему себя французу, снять один с половиной фильм, а также получить титул постмодернистского автора. Наиболее успешным своим романом Уэльбек считает «Возможность острова» (2005), который получил премию «Интералье».

Роман со странным названием, суть которого остается загадкой вплоть до конца третьей части, рассказывает историю заката человечества на фоне истории жизни, смерти и реинкарнации главного героя Даниэля. Как и положено признанному современному автору, Уэльбек довольно продуманно смешивает стили, представляя нам нечто среднее между фантастикой-антиутопией, мужским любовным романом и претензией на философскую притчу.

Даниэль – известный комик, юморист и сатирик. Он известен резкими выпадами, критикой и едкими замечаниями относительно всего происходящего вокруг. У него много денег и женщин, между которыми он мечется, пытаясь убедить себя в существовании души и господстве высоких чувств. Вопреки всему своему цинизму Даниэль остается заложником эмоциональной сферы. Между случайными и неслучайными связями главный герой попадает в секту, цель которой довольно проста и даже прозаична – вечная жизнь. Однако вечность не кажется здесь чем-то недостижимым, – секта использует все таинства научного прогресса, чтобы добиться своего с помощью клонирования.

Структурно роман представляет собой две параллельные истории в настоящем и будущем главного героя – наш век и покоренное неолюдьми «новое время», в котором человек лишен страстей, пороков и биологических недостатков. Даниэль 1 и его поздняя версия Даниэль 25 кажутся абсолютно разными людьми, но волей-неволей 25-й версии приходится повторить жизненный цикл номера 1.

Перепрыгивая с фантастики на политическую сатиру, Уэльбек умудряется рассказать историю о вечном стремлении человека к любви, причем в самой классической платоновской трактовке теории «двух половинок». Парадоксально, но мне показалось, что автор так и не признал важности или неважности этого вопроса, оставив читателю только следы своих запутанных жизней.

Даниэль в своей первой версии был глубоко несчастен, подвержен депрессиям, однако сколько бы он не говорил о любви к Эстер, молодой девушке, которая его в итоге бросила, его чувство к ней больше напоминало страсть к молодости. Да и монологи автора о старости и жажде вечной юности указывают нам на поверхностность отношений с Эстер – ее роль остается просто символом.

Даниэль 25, усовершенствованная версия своего предка, был биологически лишен известной человеческой чувственности. Ему на физическом уровне было недоступно то, что есть у нас. Однако на определенном этапе он понимает, что без жажды разрушения нет и желания создавать. Неолюди лишены желаний – не к этому ли стремился буддизм? Однако их путь – это сухое непонятное существование во имя самого длинного сеанса психоанализа в мире. И в нем нет даже намека на волшебный момент, в который мы на доли секунды можем уловить нотку осмысленности бытия.

Конечно, все психологические и духовные метаморфозы могут быть иллюзией, которая достойна только фантастики и алкогольного, якобы постмодернистского бреда, – пусть материалисты с идеалистами первыми отбросят роман Уэльбека в сторону.

Очевидная близость характеров автора и главного героя говорит об автобиографичной природе рваных мыслей о старости и смерти. Мне роман показался немного сырым – события в конце разворачиваются слишком быстро как для своей эпической роли, да и спираль разрушения закручивается как-то слишком лихо – нет плавного перехода между циничным гедонизмом и старческим отчаянием главного героя. Однако если рассматривать произведение как эскизный вариант рефлексии писателя, то все становится на свои места, и у читателя появляется своя «возможность острова».

P.S. Примерно до страницы 270 я не понимала своего отношения к роману, который, с одной стороны, легко и приятно читался, а с другой, ни одной Америки за три часа чтения не открыл. Но замечательный монолог с фонтанирующей ненавистью к Ларри Кларку убедил меня в том, что, несмотря на общечеловеческую апатию и ссохшуюся литературу, в нас все еще теплится искра жизни, даже если реализовывать ее приходится через манифесты разрушения.

Катя Спановская